В письме Мандельштама к Тынянову есть слова: “Вот уже четверть века, как я, мешая важное с пустяками, наплываю на русскую поэзию, но вскоре стихи мои сольются с ней, кое-что изменив в ее строении и составе”.
Ничего не скажешь — все исполнилось, все сбылось. Словно алмаз на стекле, словно резцом по камню ман-дельштамовское слово преодолело материю времени и стало культурой. О себе Мандельштам говорил так: “Мы — смысловики”. Его стихи плотны и тягучи, и зрение теряет опору среди шальных образов. Хочется читать, а не понимать. Хочется верить в чистоту поэтического мышления и бессмысленность слова.
 Золотистого меда струя из бутылки текла
Так тягуче и долго, что молвить хозяйка успела:
- Здесь, в печальной Тавриде, куда нас судьба занесла,
Мы совсем не скучаем, — и через плечо поглядела.
 Всюду Бахуса службы, как будто на свете одни Сторожа и собаки, — идешь, никого не заметишь. Как тяжелые бочки, спокойные катятся дни. Далеко в шалаше голоса — не поймешь, не ответишь.
Но, прочитав это один, два, три раза, вдруг понимаешь, что тебя обманули. Что все в стихах: и “блаженные слова: Ленор, Соломинка, Лигейя, Серафита”, и прозрачная весна Петрополя, и голубоглазый пунш зимы, и тысяча бочек остальной манделынтаммовской мишуры — все связано и пронизано насквозь мыслями поэта. Просто он так думает. У него так устроена голова. Он такой человек. Он часто бывает оскорбительно культурен. Ртогда его стихи приходится читать на русском языке со словарем. Так происходит познание мира. Поэт отворяет окна, и вид из них восхищает. Любой предмет из инвентаря бытия дает ему повод рассуждать, строить бесконечные цепочки ассоциаций. Так Феодосия напоминает ему о Венеции, где поэт, впрочем, никогда не был, ласточка о Психее-жизни, а “власть отвратительна, как руки брадобрея”.
Мандельштам ощущает и мыслит немыслимое и неощущаемое, а именно единство и плотность мира в его истории. Все досягаемы, все близко, — открой душу и протяни руку.
 О, если бы вернуть и зрячих пальцев стыд,
Рвыпуклую радость узнаванья.
Я так боюсь рыданья Аонид,
Тумана, звона и зиянья.
А смертным власть дана любить и узнавать,
Для них и звук в персты прольется,
Но я забыл, что я хочу сказать,
Рмысль бесплотная в чертог теней вернется.
 Озабоченность Поэта назначением культуры Рё истории РїСЂРёРІРѕРґРёС‚ его Рє мысли Рѕ прозрачности РёС… смыслов. Р’СЃСЏРєРѕРµ событие, расположенное РІ истории или культуре, доступно. Мандельштам СЃРІРѕР±РѕРґРЅРѕ использует предметы Рё образы различных СЌРїРѕС… Рё цивилизаций для оформления собственных идей. РРЅРѕРіРґР° ему представляется, что РѕРЅ РЅРµ волен РІ своем творчестве, что РѕРЅ поет чужие стихи:
 Рне одно сокровище, быть может,
Минуя внуков, к правнукам уйдет,
Рснова скальд чужую песню сложит
Ркак свою ее произнесет.
 Поэзия Мандельштама напоминает волшебный фонарь, посредством которого оживают, начинают двигаться и дышать образы истории. Он — истинный певец цивилизации. Даже природа в его стихах обретает урбанизированные формы, приобретая при этом некое дополнительное, имперское величие:
 Природа — тот же Рим и отразилась в нем.
Мы видим образы его гражданской мощи
В прозрачном воздухе, как в цирке голубом,
На форуме полей и в колоннаде рощи.
В РћРґРЅРѕ дополняет Рё оттеняет РґСЂСѓРіРѕРµ. РџСЂРёСЂРѕРґР°, растворяясь РІ истории, создает РІ ней новые орнаменты Рё символы. Рђ человек читает РёС…, пролистывает, забывает Рё вспоминает, играет РІ РЅРёС…, как ребенок РІ СЃРІРѕРё игрушки. “Не РіРѕСЂРѕРґ Р РёРј живет среди веков, / Рђ место человека РІРѕ вселенной”. Р РёРј для поэта вершина Рё средоточие цивилизации. РћРЅ — среда обитания, место Рё смысл человека. РћРЅ — РѕРґРёРЅ РёР· центральных символов РІ РїРѕСЌР·РёРё Мандельштама. Его черты имеют Рё Петербург-Петрополь, Рё Феодосия, Рё РњРѕСЃРєРІР°. РћРЅ — РѕСЃРѕР±РѕРµ состояние души, РЅРµ сам РјРёСЂ, РЅРѕ только взгляд РЅР° него, окрашенный мрачноватыми Рё величественными тонами. Мандельштам РІ своей РїРѕСЌР·РёРё РЅРёРєРѕРіРґР° РЅРµ опускался РґРѕ пафоса. Его РјСѓР·Р° звучит торжественно Рё чеканно Рё РЅРёРєРѕРіРґР° — пафосно. Рнстинкт певца РЅРµ позволял ему сфальшивить РЅРё РІ РѕРґРЅРѕРј стихотворении.
 Сестры тяжесть и нежность, одинаковы ваши приметы.
Медуница и осы тяжелую розу сосут.
Человек умирает. Песок остывает согретый,
Рвчерашнее солнце на черных носилках несут.
 Что действительно отличает Мандельштама от всесветного образа поэта XX века, так это беспримерный подвиг осмысления истории и цивилизации как единого бесконечного, но спрессованного страшным давлением интеллекта, процесса. Поэтому Мандельштама так заманчиво понимать — и так трудно толковать. Вот как поясняет это Арсений Тарковский:
Там в стихах пейзажей мало,
Только бестолочь вокзала
Ртеатра кутерьма,
Только люди как попало,
Рынок, очередь, тюрьма.
Жизнь, должно быть, наболтала,
Наплела судьба сама.
Список литературы
Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.coolsoch.ru/